Правда, недолго: полминуты “спринта” и крокодил плюхнулся на пузо, тяжело поводя боками. А хитрый папуас кинул мясную ногу чуть ли не в голову крокодиле, которая вскинулась и щёлкая пастью пробежала еще полминуты. И так ещё два раза, пока папуас не стал обегать с верёвкой небольшое деревце, в то время как крокодила с урчанием пожирала “догнанное мясо”.

И вот, где-то через минуту, заглатывающая мясо крокодила, начала пастью щёлкать, корчится, лапками размахивать и натурально кататься по земле: очевидно, начинка мясной ноги добралась до крокодильей требухи. Ну а верёвка не давала крокодиле покинуть окрестности дерева, торча из пасти.

И вот тут, аборигены, с победными воплями и каменными молотками толпой накинулись на крокодилу. И забили её насмерть за пару минут, не получив особого урона.

А разделывая рептилию, как я заметил, бережно извлекали, собирали и даже считали металлические шипы и гвозди.

Ночь провели в окружении костров, под стук выделываемой шкуры крокодилы, а с утра началась “моя работа”.

Первым делом аборигеном были нужны буйволы, их шкуры. Ну и рога и копыта, не без этого.

Насколько я понял — самая опасная часть охоты. Поскольку буйволы эти — здоровые сволочи, с лютыми рогами, метров полутора в холке и до трёх в длинну, чтоб их. Тонна говядины, не менее, и это один бык.

При этом — весьма социальные, с развитой мычательной речью создания. И, соответственно, при атаке на них, а передвигались буйволы стадами не менее тридцати скотов, отвечали на агрессию именно лютые и мощные самцы.

Но, хитрый я, решил с говядиной корриду не играть. Взял карабин, залез на дерево неподалёку от водопоя. Ну и стал “собирать мыто” в виде пары говядин с каждого стада.

Выглядело это так: на отходе от водопоя, я бегло стрелял в глаз одному, а если успевал, двум матёрым самцам. Те и помирали, а стадо, встревоженно мыча, нарезало минут двадцать круги вокруг убиенных, ну и валило по своим делам.

Тут же выбегали засадные папуасы и радостно утаскивали забитые туши в лагерь. Кстати, заметил я циркулирующие по Жёлтой катамараны: очевидно, доставляли еду в деревню.

За день набил одиннадцать быков, что, насколько я понял, полностью удовлетворило текущие запросы папуасов.

Но шаман то ли жадность пробудил, то ли это изначально предполагалось, но выдал он мне:

— Племя идёт бить большого зверя с рогами во рту. Ты с нами, большой шаман? — выдал он, подтверждая, что “договорные” обязательства я выполнил.

— С вами, — кивнул я, прикидывая ТТХ предстоящей дичи.

Итак, “большой зверь с рогами во рту” — это местная слонятина. От слонятины “не местной” она отличалась, в первую очередь, тем, что была всеядной. И пасть, из которой торчали лютые бивни, была дифференцирована на клыки и резцы, а хоботом слоняра подтаскивал к пасти не только зелень, но и вполне себе куски мяса.

Из остального — бивни были скорее мамонтячими, под углом опускаясь к земле и на высоте примерно метра от неё направляясь “вперёд”. Ну и ухи относительно маленькие.

А так — злобная и кровожадная слонятина. А папуасы на неё с мушкетами, да. Может и повезёт, может и не очень.

В общем, на следующий день я сидел в засаде и наблюдал, как трёхметровая слонятина пасётся у рощи, обрывая хоботом листву. В качестве оружия я выбрал Росси — кость черепа этих гигантов была для карабина непробиваема, тело огромно — чёрта с два до сердца дострелишь. В общем, либо травить, выматывать и забивать толпой, как делали аборигены с немалыми потерями, либо бить в буркало.

Соответственно, вздохнул-выдохнул я, подготовился, да и треснул припасённой веткой. Слонятина относительно небольшими ушами завращала, ну и начала от рощи поворачиваться.

И, закономерно, получила пулю в глаз. Вздохнула кротко (реально, жалко стало), ну и упала на бок, ломая подлесок рощи.

Ну а я, с закономерной гордостью потопал к добыче… Как вдруг трубный рёв сотряс округу, а из рощи щеманулась ещё одна слонятина, размерами несколько поменьше первой. Остановилась над трупом, бешено вращая башкой.

И вот тут я… ну наверное протупил. Пал бы на пузо, в траву саванны, слонятина башкой бы повращала, да и упёрлась по своим слонячьим делам. Но “великий охотник я”, пал не на пузо в траву, а на колено, выцеливая глаз второй слонятины. И ни черта не попал, более того, локализацию гадкого меня слонятина установила, и со злобным рёвом и кровью, текущей по морде, щеманулась меня убивать.

А я, соответственно, обретя разум и весьма веский стимул, от зверюги убегать. Причём догнать меня слонятина не могла, втопил я на зависть всяким олимпийцам Мира Земли.

Ну и чтоб не просто бегать, пытался выморозить слонятине глаза, а, в идеале, мозг. Первое получилось, судя по бешеному, но и жалобному рёву со спины. Ну а второе было в процессе.

Аборигены, ошалело проведя нашу бегущую парочку взглядами, заполошно выпалили из крамультуков вслед. Не попали, ни в слонятину, ни в меня. Ну а слонятина на звуки даже не дёрнулась, имея целью мою персону.

На бегу я любовался стаей львов, гаремовод которой бодро драпал, ведя за собой прайд, но со столь царственным видом, как будто он прогуливается.

Наконец, через три минуты после старта нашего забега, моё воздействие дошло до мозга преследующей меня слонятины. В теории, я, наверное, мог бы и убежать. Но вряд ли надолго — слонятина чесала очень целенаправленно, а удача “попадания в глаз” (как-то я очень остро почувствовал, что это была именно удача, хотя и меткость моя немало от тренировок подросла) может и подвести.

Соответственно, бежал я держа слонятину на дистанции эфирного воздействия, ну и за три минуты, наконец, проморозил в достаточной степени.

Слонятина огласила окрестности жалобным писком, рухнула, а ликующие аборигены (точнее, половина от них), подбежав, принялись разводить костры. Дело в том, что и “прогуливающийся прайд” начал закладывать дугу, да и стайные кошачьи, типа гиен, показались в поле видимости. Клык эти создания точили на нашу добычу, но к огню относились, как и положено зверью.

Так что понарезав вокруг дымящих и разгоравшихся костров круги, порыкивая и потявкивая халявщики удалились.

А ко мне приковылял шаман, пуча глаза и всплёскивая руками обзывал “большим шаманом и большим зверобоем”.

На что довольно вымотанный я я поинтересовался:

— Охота ещё будет?

— Куда ещё охота?! — покачал головой шаман. — Много мяса, всего не съесть, рогов и шкур на продажу много совсем, никогда такого не бывало. Большой ты шаман, — покачал он головой. — А хочешь… бабу отдам? Совсем, еду готовить, детей рожать, — явно борясь с собой выдал собеседник.

— Не надо, пусть рожают твоему племени, — через полминуты раздумий выдал я.

Ну реально, а зачем мне жена-аборигенка? Готовить? Так я и так не голодаю. Секс? И так хватает, как бы не перебор выходит, каждый день. Общение? Разве что женский вариант шамана найдётся, но таких я не встречал. А так — дети природы, как они есть, ни поговорить, ни чего ещё. Так что “постоянная жена” и мне не нужна, да и племя явно не безболезненно здоровую женщину потеряет.

— Ты велик и щедр, — натурально поклонился шаман, первый раз за всё время нашего знакомства. — Но кто будет рожать детей твоему племени?

— Мое племя далеко, увижу я его нескоро, но там есть кому рожать детей, — честно ответил я.

По моему, смысл ответа шаман не до конца понял, но покивал, а больше к вопросу мы не возвращались.

А тем же вечером я вернулся в свою хижину, прочистил забивающийся дренаж, полюбовался увеличивающейся ямой, да и погрузился в перечитывание книг и наставлений по археологии.

А ещё через месяц, я любовался отчищенной круглой плитой радиусом в три метра. Дверью в погребальные залы, судя по наставлениям. И, оглядывая как ликующих копальщиков с довольным шаманом, получивших в награду “за скорость” топор и лапату, так и раскоп, прикидывал, нормально ли мы всё сделали.

Дело в том, что приближался сезон дождей. Не лютых, сутками напролёт, но всё же. И, соответственно, я прикидывал, выдержит (и хватит ли) двадцатисантиметровой толщины дренажа, обожжённого эфиром и выложенного бамбуком. Да и удержится ли яма, пусть так же укреплённая, с бамбуковой платформой, но всё же. И, судя по всему, выходило что выдержит и то и то.